И отредактировать будет время.
Красная нить
Автор: Decedentum
Фэндом: Ориджиналы
Пэйринг или персонажи: жмж, м\м
Рейтинг: R
Жанры: Гет, Слэш (яой), Фемслэш (юри), Ангст, Драма, Повседневность, POV, ER (Established Relationship)
Размер: Драббл
Описание:
Она подошла ко мне почти вплотную, задрав голову и без стеснения посмотрев прямо в глаза, и протянула сигарету: сжала её двумя дрожащими тоненькими пальчиками с аккуратными длинными ногтями и стала ждать, пока я закурю. Только вот руки мои были заняты, ведь надо было крепко держать ими другую девчонку, чтобы та вдруг не сбежала от меня. Хотя куда ей бежать?
Холодно, чёрт.
___________________
Никогда и никому не верьте. Особенно когда вас под дулом пистолета уверяют, что непременно оставят в живых.
Помню, шел с работы, как всегда, ни о чём особенно не думая, только песню напевал, медленную такую, грустную, что аж самому тошно становилось. У меня всё отлично, всё хорошо: дома меня ждёт вкусный ужин, горячая ванна, а после — шикарная бурная ночь, вот только на самом деле жил я так, как будто медленно, словно в такт той самой песне, переступал с ноги на ногу, шагая по слабо натянутому над пропастью канату, в любой момент готовый сорваться вниз.
Впрочем, иногда подобный риск с лихвой оправдывал себя.
читать дальше
Стоит переступить порог моей квартиры, как невольно чувствуешь напряжение, царящее в ней, умело растворяемое горьковатым запахом сигарет и алкоголя, который еще не выветрился с утра. Я знал: на то, чтобы побыть наедине с собой, у меня не больше пятнадцати секунд, потому что откуда-то издалека уже слышались рассеянные, неуклюжие, но быстрые шаги моей подружки, которая, закинув в корзину огромную стопку грязной одежды и белья, уже со всех ног бежала ко мне, чтобы рассказать, что сегодня будет на ужин. Мечта любого мужчины, правда?
Я нехотя захлопнул дверь и начал разуваться, но тут увидел небольшую тень, боязно надвигающуюся на меня, а потом — тоненькие ножки в смешных полосатых чулках, по-детски повернутые носками вовнутрь.
— Эм-м... — замялась девушка, видимо, пытаясь привлечь моё внимание. — Я тебя ждала, Ди.
Скинув ботинки, я наконец поднял на неё свой взгляд: она смущенно переминала в руках подол футболки, опустив глаза вниз и сжав пальчики на ногах. Криста иногда напоминала мне ребенка, да, именно маленького потерявшегося ребенка, который по воле судьбы забрел туда, куда детям вход воспрещен. Туда, откуда выбраться практически невозможно.
— Ага, — устало промычал я, неторопливо стягивая галстук, и прошел вперед, оставив смущенную моим безразличием девушку позади. — Есть хочу.
— Сейчас! Я быстро!
Ненужная деталь гардероба вместе с пиджаком полетела на неподалеку стоявшее кресло, и я снова смог спокойно дышать. Эта чертова работа требовала приличного внешнего вида... Девушка обогнала меня и кинулась на кухню, смешно проскользив пятками по гладкому паркету. Она всегда такой была, радостной, веселой, маленькой девочкой с длинными растрепанными или собранными в неаккуратный хвостик волосами, которая любила меня, наверное, больше жизни и готова была пойти ради меня на всё. Не уверен, что когда-нибудь смог бы ответить ей тем же, но я любил её, правда любил, но только тогда, когда ясный солнечный день сменялся таинственной ночью и я больше не должен был скрываться под маской человека, пытавшегося постоянно сохранять натянутое спокойствие.
Она уже накрыла на стол, когда я, зевая, зашел в кухню, и стояла перед ним и спиной ко мне, перебирая пальцами волосы и думая, всё ли она сделала так. Я лишь на момент скользнул взглядом по её шее, запятнанной свежими багровыми следами, и обнаженному плечу, с которого будто специально спадала моя огромная футболка, когда она аккуратно заправила мешавшуюся русую прядь за ухо; но что-то щелкнуло внутри меня — и в горле пересохло, а губы сжались в тонкую бледную полоску. Впрочем, так было всегда, когда я смотрел на эту девушку.
Так было всегда, да: я медленно расстегивал пуговицы на рубашке, одну за другой, подходил к ней сзади бесшумными, но уверенными шагами, а она, казалось, не замечала меня или просто не хотела замечать. Тут главное не упасть вниз, будто с того самого каната, и не медлить ни секунды, не думать ни о чём и ни о ком, кроме себя, чтобы успеть крепко схватить жертву, сжать её в своих руках до красноватых отметин на смуглой коже, и тогда она не уйдёт, не сможет вырваться из моих холодных объятий. Но она пытается сбежать, и вы скажете, она против? Нет, нисколько, просто она пока этого не понимает.
— Маленькая моя, маленькая девочка Криста, ты правда думала, что сможешь от меня убежать? У тебя ведь никогда это не выходило, — тихо сказал я ей на ухо, нагнувшись и прижав к себе, и широко улыбнулся. Всего девятнадцать лет и полтора метра ростом, а так отчаянно отбивается от меня, хватает за руки и царапает острыми ноготками мои запястья... — Ты же знаешь, я не сделаю тебе больно.
Какая наглая ложь.
— Ди... Не надо, — всхлипнула она, прижав руки к груди, — мы же есть собирались...
— Еда подождет, а я — нет. Ты опять ходишь в моей одежде?
— Прости, я...
— Нет, ничего, всё хорошо. Ты ведь любишь мои вещи, правда?
— Да, я люблю твои вещи...
— И меня. И меня любишь, так?
— Да, я люблю тебя, Ди.
— Вот и хорошо.
Она наивно отпускает мою руку, но зря, очень зря. Теперь у неё нет выхода, теперь мне больше ничто не мешает: я резко разворачиваю ее к себе, а ей страшно, чёрт возьми, страшно. Сколько раз мы уже делали это, и тебе страшно, милая?
Шаг вперед — и что-то звякнуло, упало, а может, и разбилось, когда я резко прижал её к столу, правда, мне это было абсолютно неважно, я был увлечен другим, точнее, другой, которая смотрела на меня своими огромными испуганными синими глазами, дрожащими ручками стягивала с меня измятую пиджаком рубашку и легко целовала в шею, тяжело дыша и окончательно вверяя весь контроль над ситуацией мне и только мне. Моей одежде не место на ней, и не было никакой нужды оставлять её в этом большом бесформенном балахоне, который только скрывал аккуратную фигурку девушки: ничего лишнего, достаточно, чтобы она на моем фоне смотрелась маленькой. Маленькой-маленькой девочкой, какой она всегда хотела быть.
Не двигаешься, свесив ножки со стола? Вот и хорошо. Вот и отлично. А я всё ближе и ближе подступаю и прижимаюсь к тебе, только вот моё лицо... На нём нет ничего, кроме холодного безразличия, но ты ведь не хочешь этого замечать.
Я лишь откину бледной шершавой рукой парочку прядей с её лица, теплого, тронутого лишь еле заметным румянцем, притяну к себе и не стану больше медлить, пока она будет аккуратно перебирать мои длинные, слегка спутанные волосы, которые никогда ей не нравились. Я лишь проведу кончиками пальцев по её талии, небрежно закусывая губу, и, стиснув зубы и прикрыв глаза, резко разведу крепко сведенные друг с другом ножки, так ведь будет удобнее, правда?
Но лишь только я приблизился к её пересохшим от волнения губам, как позади, что-то хлопнуло, и по стуку каблуков по паркету я догадался, что, кажется, моему удовольствию пришел конец. Хотя, кто знает, может, все только начинается...
— Я вам тут не мешаю?
Криста, еще больше перепугавшись, уткнулась мне в грудь, а мне оставалось только поглаживать её по спине, чтобы хоть как-то успокоить. Нет, красивая высокая девушка, вошедшая в комнату, была ей прекрасно знакома, вот только не в первый раз Анне приходилось заставать нас в такой неудобной ситуации.
— Совсем нет, — ответил я, глянув на скорчившую недовольное лицо Кристу.
— Вот как, значит, — шепнула вошедшая девушка, поправляя прическу и смотря куда-то в сторону.
— Может, присоединишься? — пьяно протянул я, неприятно улыбнувшись. — А-а?
— Позже, — Анна облокотилась на барную стойку и взглянула на Кристу, нервно постукивавшую кулаком по моей груди. — Ланге, ты опять пугаешь бедную девчонку? И тебе не стыдно?
— Я? Пугаю? Да ладно, — я рассмеялся. — Я никогда не был способен кого-то напугать.
— Не смеши меня, с тобой даже взглядом встретиться страшно, — девушка достала из сумочки пачку сигарет и посмотрела на меня, недоверчиво прищурив глаза.
— Страшно влюбиться в меня с первого взгляда?
Анна щелкнула зажигалкой и сделала пару затяжек, закинув ногу на ногу. В комнате стало холодно.
— По-моему, даже ты сам в себя влюблен.
— Не исключено.
— Боже, как же ты отвратителен...
— Сигаретку не одолжишь? — резко перебил я.
Стук каблуков — раз, два — размеренный, неторопливый. Она даже не разулась, просто прошла в квартиру, впрочем, я привык, что Анна скидывала свои красные туфельки только в спальне. Она подошла ко мне почти вплотную, задрав голову и без стеснения посмотрев прямо в глаза, и протянула сигарету: сжала её двумя дрожащими тоненькими пальчиками с аккуратными длинными ногтями и стала ждать, пока я закурю. Только вот руки мои были заняты, ведь надо было крепко держать ими другую девчонку, чтобы та вдруг не сбежала от меня. Хотя куда ей бежать?
Холодно, чёрт.
— Ближе, — вдох. — Подойди ближе. Ко мне.
— Зачем? — Анна сдвинула брови. — Подойди сам, тебе ведь нужно.
— Ты не видишь? — я мельком взглянул на Кристу: она не двигалась. — Я занят.
— Вечно ты... занят.
— Не начинай. Просто делай, что я говорю. Молча.
Снова стук каблуков — и между нами больше ни сантиметра. И теперь я чувствовал её теплое дыхание, видел, как переливаются её золотистые локоны, от которых исходил сладковатый запах лака для волос, в тусклом розоватом свете лампы, и был невообразимо рад, что в моих прозрачных серых глазах она видит лишь волшебную загадку, но никак не расчетливое холодное равнодушие.
Так всегда. Когда лжешь — стыдно. Когда лжешь хорошо — стыдно за тех, кому не дано раскусить тебя с одного жеста.
Она протянула сигарету к моим губам и нетерпеливо сжала свои. В этой гнетущей, звенящей тишине было всё труднее притворяться спокойным, и я был готов сорваться в любой момент, но ситуация того никак не позволяла. Я нагнулся и наконец затянулся сигаретой, на фильтре которой блестели свежие следы ярко-красной помады. Оставалось только выдохнуть, и тогда я на момент перестану видеть до тошноты осточертевшее аккуратное и исхудавшее от курения лицо девушки, которая без стыда прижималась ко мне своей грудью и которую моя правая рука по привычке притянула за талию. Нет, сегодня я не пьян и в моей крови нет ни капли алкоголя, но разум отчаянно пытался доказать обратное, заставляя тело вытворять совершенно ненужные вещи: пальцы на руках сжались крепче, я слегка пошатнулся в сторону, больно укусив Анну за губу, чтобы та открыла рот или хотя бы вскрикнула. А она вдруг зачем-то обвила руки вокруг моей шеи и поцеловала меня, как давнего любовника, хотя чёрт знает, кем я для неё был. Одно я знал точно: она для меня не была абсолютно никем, но я любил её. Правда любил, но только... Мне продолжать?
— Может, всё-таки сядем ужинать? — послышался откуда-то снизу тоненький дергающийся голосок. Криста нервно дернула меня за воротник, поднявшись на носочки. Я устало зажмурил глаза и оттолкнул от себя обеих девушек.
— Ну, может, и сядем, — я выхватил почти истлевшую сигарету у Анны из рук и снова вдохнул дым. — Вопрос в том, когда.
— Садитесь, я сейчас, — тихо сказала Криста.
Когда-нибудь мне станет стыдно за то, что я сейчас делаю. Но я искренне надеюсь, что это «когда-нибудь» наступит очень нескоро, а желательно после того, как я умру, и мне придется рассчитываться на том свете за содеянные на этом грехи.
Тихо. Слишком тихо.
Позвякивание посуды, лязг вилок. Анна что-то изящно и прилично вырезала ножиком, Криста пыталась просто не уронить еду с вилки, а я бездумно тыкался в тарелку, иногда даже попадая столовым прибором мимо блюда. Ужин был прекрасным, я знал это, потому что Криста не могла приготовить иначе, но вкус сейчас как будто пропал куда-то, испарился, так что меня хватило ненадолго: я со злости на самого себя, наверное, с размаху зарядил вилку в тарелку с едой, встал из-за стола и отошел к окну, вытягивая из кармана свою пачку сигарет.
Курить. Мне снова нужно курить, черт бы всех побрал.
Какие-то разноцветные огоньки беспорядочно мелькали за окном и жутко раздражали этим, заставляя мои глаза непроизвольно закрываться. Щелк — и еще один огонёк появляется передо мной: ярко-оранжевый язык искусственного пламени из исцарапанной и измятой от вечных падений металлической зажигалки, позволившей мне снова вдохнуть новый глоток чертовски отвратительной жизни, сотканной из едкого белёсого дыма от дешёвой сигареты. Она меня никогда не предаст. Ведь она погибнет раньше меня: медленно и навсегда сгорит, превратившись в сверток тлеющей бумаги. Поэтому её я и любил действительно, по-настоящему, как никого и ничто больше.
— С тобой это уже второй раз за неделю, что у тебя случилось?
Тихий взволнованный голосок Кристы заставил меня повернуться в её сторону.
— Всё хорошо.
И зачем я только так бессовестно вру?
— Но недостаточно.
Анна с пронзительным истерическим хохотом сложила вилку и нож, наигранно закинув голову назад и трясясь от нахлынувшего на неё приступа смеха, причину которого я неожиданно для себя не мог даже предположить. Наконец она отодвинула от себя тарелку и сложила руки на столе, наклонившись в сторону, и медленно проговорила:
— Ты сейчас смеёшься, да?
— По-моему, это ты сейчас чуть со стула от смеха не навернулась, — равнодушно кинул я, отвернувшись к окну, и затянулся.
— Как грубо, — обиженно прошептала Криста.
— Плевать.
— Человек, у которого есть всё, — Анна встала из-за стола и начала медленно двигаться ко мне. — Работа, деньги, квартира, боже, красота и даже... любовь. Даже больше, чем нужно, и ты говоришь «недостаточно»?
— А я давно себе говорил: Ланге, заканчивай ты с этими женщинами, они ведь жуткие истерички, а вокруг столько красивых горячих немецких мужчин...
— Ты вообще слушаешь?! — раздраженно вскрикнула девушка, резко остановившись в метре от меня.
— Нет, — признался я. — И, пожалуй, ничего не теряю.
— Почему ты такой... — почти плача прошептала Анна, — такой...
Надоело. А правая рука так некстати оказалась свободной...
В ушах зазвенело. Криста вскочила со стула.
— Знаешь, — спокойно сказал я, медленно нагнувшись к девушке и поглаживая свежие отметины от моей руки на её щеке, — мне кажется, тебе пора напомнить, зачем вы здесь. Вы обе.
Она хотела что-то сказать, но я прервал её.
— Ты, наверное, подумала, что я что-то чувствую к тебе, да?
Она всхлипнула.
— Забудь. И выкинь эту мысль из головы. — Я улыбнулся и аккуратно смахнул слезу, скатившуюся с её ресниц. — Раз и навсегда.
«Зачем вы здесь?» А вы знаете, зачем они здесь?
Один взмах моей руки — и они у моих ног. Одно слово — и они будут делать то, чего хочу я, и неважно, нравится им это или нет. Ведь они знают: стоит им ослушаться, они потеряют то, ради чего живут — меня, и это развязывает мне руки полностью и окончательно. Я правлю балом, я заказываю музыку, а всё ради того, чтобы создать искусную иллюзию моей заинтересованности в чувствах двух без памяти влюбленных в меня девушек. Ах, они даже не представляют, насколько стали несчастны, встретившись со мной, боже!
Им больно, но они продолжают жить, здесь, рядом с человеком, который причиняет им невыносимую боль. Их любовь ко мне настолько сильна, что они терпят, не говоря ни слова, и продолжают шагать по этому чертовому канату, падая и цепляясь за него разодранными в кровь ручками, чтобы выжить, ведь они хотят так жить, ведь они сами избрали такой путь. Они сами позволяют мне каждую ночь втаптывать их в грязь, вдавливая в жесткий матрас: все эти синяки, царапины, умело скрываемые толстым слоем дорогой косметики, следы от грубых верёвок — мои, и всё это помогает им помнить: я был с ними. Они ненавидят друг друга, и у них нет ничего общего, кроме меня, но стоит мне захотеть — и они будут любить. Да, будут, одна — другую, точно так же, как люблю их я, лишь бы завоевать моё сердце, которое, правда, не достанется никогда и никому, но зачем им об этом знать? Пока они играют в эту игру, гоняясь за несуществующим призом, я просто буду подсказывать им нужные ходы, чтобы растянуть последнюю решающую партию.
Мне не стыдно, мне не жалко. Мне хорошо. Я просто делаю то, что мне дозволено.
Но я устал.
Я упал в кресло и устроился поудобнее, сложив руки, как притворно-безучастный подставной зритель, которого скоро вызовут посреди спектакля, чтобы сыграть в нём одну из главных ролей.
— Ну? — Протер глаза. — Чего стоите?
Да... Подходите друг к другу, ну же! Ближе! Почему вы каждый раз боитесь, как в первый?! Я даю вам очередной шанс доказать свою любовь, так используйте его!
Ближе, пока дышать не станет невыносимо трудно. Ближе, пока я не скажу «хватит». Вы не сможете поступить иначе, вы послушаетесь меня: одна, поднявшись на носочки и задрав маленький носик, чтобы казаться выше, останется стоять на месте, пока другая, нахмурив брови и расправив плечи, кивнет головой и двинется вперед. Ты сильнее — притяни её к себе, она ведь так мила; поцелуй, медленно, нежно, как хотела бы целовать меня, но как я, увы, никогда не позволю; расстегни молнию на своём аккуратном платьице, ведь специально выбирала его, чтобы было легче снять. А ты, маленькая моя Криста, зачем смотришь на меня умоляющим детским взглядом, вздрагивая и уворачиваясь от ласк соперницы? Я не спасу тебя. Ты знала, на что шла.
А потом я подойду к вам, крепко обниму, ах — и вы забудете. Забудете все мои резкие, грубые слова, всю мою жестокость и равнодушие, которые теперь будут отзываться в вашем сердце приятной ноющей болью, которую вы позволите мне причинять. Раз за разом, снова и снова.
Но я устал...
— Каждый имеет право на свободное развитие своей личности в той мере, в какой он не нарушает прав других и не посягает на конституционный строй или нравственные нормы.
Не помню, что там утром было. Не помню. Совсем. Наверное, то же, что и всегда.
— Каждый имеет право на жизнь и физическую неприкосновенность. Свобода личности ненарушима. Вмешательство в эти права допустимо только на основании закона, — эхом разносилось по аудитории. — Именно это нам и сообщает вторая статья Основного закона.
Я вдруг замолчал, больно закусив губу — тишина. Студенты замерли в ожидании. И я продолжил:
— Считаете ли вы, что эти права обеспечены в действительности?
Они думают, я на такое не способен. А я просто снова обманываю их.
Я стоял перед дверью своей квартиры, отчаянно борясь с желанием вынуть ключ из замочной скважины и уйти отсюда к чертовой матери. На улице было холодно, темно, да ещё и дождь шел: середина марта, как никак, а я даже без пальто, всего-то в легком и, неожиданно, дорогом костюмчике, который был у меня единственным и промок сейчас почти насквозь, потяжелев и прилипнув к телу, стою сейчас на лестничной клетке и пытаюсь не шмыгать носом, сражаясь с насморком. Простыл, кажется, да, впрочем, какая разница. Наплевать, абсолютно, не умру ведь.
Нет, я решил зайти. Почему я должен уходить из своей квартиры? Добро пожаловать... домой!
— В этот раз ты простоял на три минуты и девять секунд дольше, чем в прошлый, — юным восторженным возгласом встретила меня Криста, кружась по прихожей на носочках и размахивая руками. Право, как маленькая балерина. Наверное, это должно быть мило. Из-за угла выглянула Анна; надо же, сегодня раньше меня...
— Поразительная наблюдательность, — скривился я.
— То есть пять минут и тридцать две секунды, — продолжила девушка, выкрутив очередной пируэт, и заключила: — С тобой что-то не так.
— Да что ты. — Я небрежно сбросил ботинки и поплелся на кухню, кинув вслед: — Удивительно, как ты только до этого додумалась.
— У тебя волосы мокрые, — проигнорировала меня она. — И ты сам весь тоже.
— К черту.
— Ты заболеешь.
— Прекрасно, — я улыбнулся.
— Но Ди...
— Боже, да замолчи ты наконец... — дрожащий шепот. — Не произноси моё имя, перестань, чёрт...
Бывает, крышу сносит. Напрочь и по неизвестным мне причинам. Вот и сейчас то же самое, только теперь причина предельно ясна: я устал, очень устал, правда.
Я смеялся. Долго, громко, и меня было не остановить. Я закрыл глаза: до чего же прекрасно на время ослепнуть! Прозрачные, с металлическим привкусом, дождевые капельки стекали по моим рукам, которыми я сжимал волосы — вот всё, что я мог чувствовать. Со стороны это, наверное, выглядело, как очередной приступ сумасшествия, но я нормален, абсолютно, просто понял вдруг: всю ту боль, что я причинял другим, я преподносил и себе, правда, такими большими порциями, что она невольно превращалась в непробиваемое ничем безразличие. Я не хочу больше. Хватит. Пора это прекратить, чёрт, я же смогу заставить себя прекратить...
Бутылка из толстого стекла с прозрачным янтарным спиртным, плескающимся в ней в такт моим неспешным, немного пьяным от внезапного прозрения движениям, упорно не хотела открываться. Я не искал стакана для напитка, уверен был, что прикончу всё содержимое сосуда сразу, эх... Но я открыл, да, и, наверное, это было самой огромной радостью за последнее время. Поудобнее расположившись на стуле, а точнее, развалившись на нём, пригубив бутылку, я всё тем же тихим блаженным шёпотом протянул:
— Убирайтесь, — смех. — Убирайтесь к черту из моей квартиры.
Они не двигаются. Молчат. Наверное, не могут поверить, что любят меня, да-да, меня, этого ужасного и отвратительного человека, больше жизни.
— Забирайте, что хотите. Хоть всё, — глоток и облегченный выдох. — Но убирайтесь.
Криста первой двинулась к комнате, смирно волоча за собой полотенце. Мне принесла? Правда?
— Сейчас я уйду, — я повысил голос, — и, когда я приду, вас здесь быть не должно. — Нехотя начал стягивать с себя мокрую одежду. — У вас времени до утра.
Нет. Ни о чем не хочу думать. Пожалуйста, нет. Может, я сейчас сломал кому-то жизнь, но это не имеет никакого значения на данный момент. Я уже сломал десятки жизней, так что же могут значить для меня всего лишь две?..
Вечер уже, почти ночь — самое время любоваться ночным городом, хотя, впрочем, этот вид ничем меня не веселил. Не забавлял. Нет, не помогал забыть обо всей моей жизни, так? Я поспешил пройти в свой любимый бар на Мотцштрассе, быстрым шагом направляясь из метро на дурно известную улочку, прикуривая очередную сигарету, чтобы забыться и напиться там окончательно, а может, и приглянется кто, я ведь не знаю, оно само случается.
Все и всё на месте: вот — толпа танцующих мужчин, вот там в углу кто-то подсыплет тому смазливому мальчишке какой-нибудь гадости в стакан с горьким коктейлем, так, что он и не заметит, как вырубится на месте, туда его потом поволокут, а вот — барная стойка с прекрасным барменом и кучей спиртных напитков. Осматриваю масштабы предстоящих приключений и понимаю: утром не вернусь.
Задумчивый взгляд, игривый взмах руки... Помнишь, как мы с тобой после закрытия, да?.. Сразу же протянул мне стакан.
— Вернулся? Тебя опять девушка бросила? — язвительно кинул парень, звеня бутылками.
— Нет, я бросил. Двух, сразу.
Содержимое стакана отправилось внутрь меня.
— И когда ты уже закончишь с этими...
— Смирись, никогда. — Парень нагло улыбнулся. — Что? Пользоваться вниманием и женщин, и мужчин дорогого стоит. Хотя мне это льстит.
— Да ничего, — снова засмеялся он. — У меня для тебя сюрприз.
Я нахмурил брови.
— Бутылка виски за счёт заведения?
— Не-ет, прости, на такое я не пойду... Та-ак...
Ланс откуда-то взял праздничный разноцветный колпачок и напялил его себе на голову, а потом выставил ко мне небольшую тарелку с кусочком торта и свечкой и ложку. Чёрт, а я и забыл... Тринадцатое марта, да?
— С днём рождения, Дитер Ланге! — радостно выкрикнул он, подняв руки вверх.
— О Боже! — захохотал я. — Даже я не помнил!
— Да? Тогда прости, не волнуйся, я сейчас сам всё съем...
— Э-э, не-ет, — я придвинул к себе торт. — Может, еще напомнишь, сколько мне лет?
Парень задумался.
— Я всё помню. Тридцать. Тебе тридцать, старина! Загадывай желание!
Отлично. Мне тридцать.
— Кхе-кхе, ну что ж... Пусть какие-то странные люди перестанут влюбляться в меня после одного поцелуя.
— Очень нужное желание, — буркнул Ланс.
— Ты не представляешь, насколько нужное! Да и не верю я во все эти желания...
— А ты не пробовал найти причину, по которой тебя все так любят? — опомнился паренек, захлопав зелеными глазами.
— Причина в том, что это женщины, Ланс, — я закатил глаза, проглотив кусочек торта.
— Даже у женщин должна быть причина, — парень замолчал, а потом добавил: — Ди.
Я продолжил есть.
— Может, ты делаешь что-то, что вряд ли будет делать случайный партнер? Лишние слова, лишние движения, прикосновения...
А вот теперь я подавился. Чуть не закончил жизнь, только вступив в четвертый десяток. Ах, может, как раз самое время что-то поменять?
Прикосновения. Чёртовы прикосновения... Да, это власть. Огромная власть над человеком. Именно поэтому я редко позволял кому-то прикасаться ко мне, а зачастую просто не давал возможности этого сделать. «Часто» вскоре стало «всегда». Только я. Только сам, аккуратно, по самым слабым местам, только когда мне захочется быть зависимым и не захочется притворяться.
— Лишнее, говоришь... — задумался я. Почесал затылок. — Что ты любишь больше всего, кроме самого секса, а?
— Ну-у. Э-э-э. Целоваться люблю. Что за вопросы, Ди?
— Отлично. Не буду целоваться, — заключил я.
— Да ладно.
— Да.
— Да ты не сможешь.
— Запомни: я и «не сможешь» — это несовместимые понятия.
— Ну всё, так тебя точно никто не полюбит, — Ланс махнул рукой.
— Оно мне и не надо, — усмехнулся я, отставив пустую тарелку.
— Что ты будешь делать, если сам вдруг полюбишь, Ланге?
Зачем думать о том, чего не будет, правда?
— Я скорее сдохну, чем кого-нибудь полюблю.
***
Спустя 9 лет.
Будильник... Чёртов будильник, почему ты звонишь? Мне не идти сегодня на работу, у меня нет лекций, сделай милость — замолкни!
Открываю глаза, нервно сдвинув брови. Забыл. Я ведь не у себя дома. Слишком тепло, и мне в грудь, собственнически обняв за талию, посапывает прекрасный мой человек, но такой дурак, честное слово. Тише, не звони, дай ему ещё немного времени на сон. Дай мне ещё немного времени полюбоваться им, пока он так сладко спит...
Ещё совсем утро, но уже совсем светло. Я не люблю солнце, совсем не люблю: оно меня раздражает. Но вот незадача: мне так нравилось смотреть, как оно затейливо играется с его смешными, неаккуратно завивающимися темно-русыми волосами, разбрызгивая по ним яркие рыжеватые блики, и иногда ерошить их, как будто маленькому мальчишке, хотя он выше меня почти на голову. И сейчас я наблюдал за ним: за тем, как он по-детски жмурился во сне, сражаясь с солнечными лучами, и за тем, какие забавные веснушки у него на носу, щеках, плечах... Чёрт, проснулся.
— Доброе утро, вставай быстрее, на работу опоздаешь, я спать, — протараторил я, отворачиваясь и кутаясь в одеяло, краем глаза подглядывая, как он сонно протирает глаза. Приятные, карие, не то, что у меня.
— А вы не идете сегодня на работу, господин Ланге? — зевая, спросил он. — Везёт...
— Не говори со мной. Я сплю.
На момент я закрыл глаза, но потом вдруг почувствовал, как что-то большое и тёплое прижалось ко мне сзади, прямо сквозь толстое одеяло, и как кто-то уткнулся длинным носом мне в шею, смеясь, и легко поцеловал. Кто-то... Да знаю, кто, кому же ещё?
— Может, не пойти на работу и остаться дома, с вами?
— Не дури, — смутился я. — Отлипни от меня и иди на работу.
Он опять засмеялся, а потом вздохнул и отодвинулся от меня. А я всё ждал, когда он наконец оденется и появится в поле моего зрения, чтобы ещё раз взглянуть... Чёрт, чёрт, чёрт.
И вот он, в штанах и рубашке: ремень болтается, пуговицы застегнуты не до конца. Галстука нет, где-то на полу валяется, наверное, не помню, куда я его закинул. Странно видеть его таким неаккуратным, но до чего прекрасно... Открывает дверь, но я останавливаю:
— Рихтер. — Выглядываю из-под одеяла.
— Да, вы что-то хотели? — И опять улыбается, как ребенок.
— Почему ты постоянно обращаешься ко мне на «вы»?
— Я слишком вас люблю, господин Ланге.
Идиот. Какой же я идиот. Опять спрятался в одеяло, и зачем... Зачем он возвращается? У него руки тёплые. И губы. Боже, ну зачем, я же с ума сойду...
«Я скорее сдохну, чем кого-нибудь полюблю», так, да? А вот я не так давно понял, что словами лучше не разбрасываться. Несколько месяцев назад я узнал, что скоро умру. А через несколько дней влюбился в этого тридцатилетнего мальчишку.
Он не знает. До сих пор. А у меня остался месяц.
С днём рождения, Дитер Ланге. С последним, тридцать девятым.